В соответствии с директивой Совета Национальной Безопасности США 20/1 от 18 августа 1948 США взяли курс на развал Советского Союза.
После провала попытки формирования великорусского сепаратистского движения среди части партийной элиты, известной теперь как Ленинградское дело, важную роль в осуществлении этих планов должна была сыграть Украина как административно-территориальная единица, занимающая второе после РСФСР место в Союзе, как по численности населения, так и по экономическим показателям.
Задача взрастить ростки ненависти украинцев к москалям, которые «захопили та привласнили рідну Україну», была для ЦРУ куда менее сложной, чем заставить великороссов ненавидеть своих малороссийских соплеменников. Поэтому нужно было придумать что-то такое, что заронило бы у великороссов элементы неприязни не только к бандеровцам-западенцам, но и ко всем малороссам.
Самым надёжным способом заронить такую неприязнь могло бы стать наличие территориального спора. И не просто спора, а создание таких условий, когда на каком-то клочке территории украинское меньшинство стало бы верховодить над русским большинством.
Пока был жив Сталин, о создании таких условий нечего было и думать, и пример того, как быстро расправляются с проявившимися агентами влияния, ради которых СССР даже восстановил смертную казнь, был у них перед глазами. Но американцы умеют ждать, и ждать им пришлось недолго.
После смерти Сталина сформировался правящий триумвират из Берии, Маленкова и Хрущёва, а один из членов этого триумвирата висел у США на крепком крючке.
Этим крючком был сын Хрущёва Леонид
Старший сын Хрущёва и его первой жены пропал без вести 11 марта 1943 года. Этот вылет был для Леонида вторым. Вторым в качестве истребителя. В советско-финской Зимней войне сын Хрущёва воевал на Ар-2. На нём он встретил и Великую Отечественную, и уже через месяц, 27 июля, в своём двенадцатом боевом вылете был подбит и совершил вынужденную посадку на нейтральной полосе. При посадке он повредил ногу, лечение которой затянулось до зимы 1942 года и могла бы стараниями отца продлиться до самого конца войны. Но в Куйбышеве Лёнька по пьяни застрелил военного моряка, попал под трибунал, который дал ему восемь лет с отбыванием наказания на фронте.
Однако, несмотря на столь мягкий приговор, следствие по делу продолжилось. Но уже не по делу об убийстве по неосторожности, как квалифицировали его военюристы, а по делу о морально-бытовом разложении. С родственниками своих соратников Сталин не церемонился. Сидели и жена Калинина, и жена Молотова, а учитывая то, что вскоре после инцидента в районе села Мушутино около города Жиздра Орловской области, после которого старший лейтенант Хрущёв не вернулся из боевого вылета, его супруга Любовь Илларионовна Сизых отправилась в места лишения свободы, подобная участь могла ждать и Леонида.
О ходе того боя много лет спустя рассказал ведущий Леонида капитан Заморин. По его словам, Леонид бросился наперерез Фоке-Вульфу Fw-190, атаковавшего ведущего сзади, и, попав под немецкую очередь, его Як-7развалился в воздухе. Рассказ красив, если не учитывать то обстоятельство, что при таком ракурсе, с которого атаковал Заморина Фоке-Вульф, капитан из своей кабины его бы просто не видел, как не мог видеть и действий своего ведомого.
Скорее всего, Заморин ведомого просто потерял, а потом сочинил красивый рассказ. Принимая во внимание это, а также то, что ни лётчики, ни партизаны обломков самолёта не обнаружили, следователи и начали подозревать Леонида в умышленном перелёте к немцам, и когда возможное место падения оказалось в руках наших войск, а обломков самолёта так обнаружено и не было, как не было и показаний местных жителей о падении в этих местах русского самолёта, их подозрения ещё больше укрепились.
Против этих подозрений говорил тот факт, что у немцев Леонид так и не объявился, а ведь если бы он был взят в плен, да ещё и перелетел к немцам сам, из этого немцы сделали бы крупное пропагандистское шоу.
Так или иначе, судьба Леонида Хрущёва оставалась неизвестной и даже загадочной, и этим фактом и решили воспользоваться американцы.
Найдя к Хрущёву подход, они сообщили ему о том, что Леонид якобы находится у них. Вряд ли Хрущёв в это поверил, но навязчивое «а вдруг?» стало его тревожить изо дня в день как гвоздь в подошве ботинка. Кроме того, Хрущёв понимал, что даже если у американцев и нет его сына, те могут просто подготовить двойника, показать его по телевизору, и политической карьере Хрущёва придёт конец.
Именно поэтому Хрущёв до определённого момента должен был делать то, что требовали от него американцы.
Этот определённый момент настал лишь после того, как Хрущёв последовательно избавился сначала от Берии, потом от так называемой антипартийной группы с «примкнувшим к ним Шипиловым», а в довершение всего и от Жукова, который помог ему избавиться от всех его внутриполитических оппонентов. Лишь окружив себя лизоблюдами и подхалимами, Хрущёв смог позволить себе сбить Пауэрса, устроить Карибский кризис и раскритиковать выставку дегенеративного искусства. Теперь, даже если американцы напомнили бы ему о погибшем сыне, он просто бы их послал. И он их действительно послал: когда накануне его визита в США американская пресса начала делать недвусмысленные намёки, а во время визита Хрущёва в США в сентябре 1959 года кое-кто из корреспондентов задал провокационный вопрос, он просто ответил, что его сын Леонид погиб на войне. Конечно, ни о том, что пишет по этому поводу западная пресса, ни об этом вопросе, в наших тогдашних СМИ ничего сказано не было, но американцы поняли, что этот рычаг давления больше не действует и начали искать другие. Хрущёв же, наконец, осмелел, и стал давать Западу решительный, но запоздалый отпор, Запоздалый по той причине, что те преступления. Которые совершил Хрущёв под давлением американцев, уже создали опасные трещины в фундаменте нашей государственности.
Одним из таких преступлений, которое было совершено ещё до Женевской капитуляции Хрущёва, после которой Хрущёв вынужден был разрешить аборты, сократить армию и осудить деятельность Сталина, стала и передача Крыма. Это деяние полностью подходило под план, изложенный в директиве 20/1, которую у нас путают с Планом Даллеса.
Кусок территории РСФСР, населённый исключительно этническими великороссами – ни крымский татар, ни греков, благодаря Сталину, там на тот момент не было, отдали под юрисдикцию другого субъекта Союза. Страшно было не то, что часть передач по радио стали украинскими, не то, что в школах стали преподавать украинский язык – для расширения кругозора и укрепления межнациональной дружбы это даже полезно. Страшным было то, что местное русское партийное и хозяйственное начальство стало меняться на украинское, а у оставшихся местных кадров тут же исчезли перспективы карьерного роста. Это не могло не вызвать их недовольства, и. распустив языки, ущемлённые партработники, которых в случае большого успеха могли бы раньше забрать в Москву, а теперь из-за неукраинского происхождения не могущие рассчитывать даже на перевод в Киев, начали распускать языки. «Понаехали хохлы, житья от них нет», – твердили они при каждом удобном случае. Их слушали горничные, шофера, медсёстры в спецклинике, продавщицы в спецраспределителе. И все они потом обсуждали услышанное у себя дома, а их домашние приносили эти разговоры к себе на работу, учёбу и даже в детсадовские группы. То, то чем партработники-хохлы ущемили партработников-кацапов, быстро забылось. В памяти отложился лишь вывод: хохлы плохие. С тех пор во всём плохом, что было в Крыму – во всех бытовых и коммунальных проблемах винили Киев, местных чиновников-украинцев, да и весь украинский народ в целом.
Это негативное мнение об украинцах привозили с собой в союзную столицу побывавшие в Крыму москвичи-курортники, и отношение к украинцам среди москвичей от вполне нейтрального начало постепенно смещаться в сторону негативного.
Это негативное отношение не могли не почувствовать на себе и украинские гости советской столицы. Пренебрежение, проявляемое по отношению к ним москвичами, они приписывали всем великороссам, и трещина между двумя ветвями одного народа всё более углублялась. И вот, когда на Украине под конец перестройки начали говорить о самостийности, в Москве махнули рукой: «Да пусть отделяются!». Вместе с Украиной от нас отделился не только Крым. Ушёл Южмаш, где делались ракеты Сатана, ушёл Харьковский паровозный завод, где делались танки Т-80. Ушёл завод в Запорожье, где делались авиационные двигатели. Мы потеряли Криворожский бассейн, за который в своё время до последней возможности держался Гитлер и после потери которого броня немецких панцеркампфвагенов стала легче пробиваться нашими снарядами. Мы потеряли Черноморский судостроительный завод в городе Николаеве, на котором был в совё время построен наш теперь единственный авианосец «Адмирал Кузнецов» и где в тот момент достраивался авианосец «Варяг», ныне доставшийся Китаю, а также строился авианосец «Ульяновск», порезанный в 1992 году на металл. Да много ещё чего, что нам бы сейчас пригодилось, теперь осталось там, на той стороне русско-украинской границы, ставшей теперь государственной. Но главное там осталось сорок миллионов людей, которые когда-то были нашими.
Конечно, Крым мы теперь вернули, но мы пока не смогли вернуть даже Донбасс, удовлетворившись лишь тем, что он теперь фактически не принадлежит и Украине. А ведь тогда, весною четырнадцатого, был момент, когда можно было вернуть Украину целиком. Да, не всем бы это понравилось. Это. Конечно, никому бы не понравилось на Западе, но там никому и не понравилось и присоединение Крыма, и те санкции, которые бы нам ввели в случае аннексии всей Украины, вряд ли превысили бы те, что мы получили за Крым. Более того, их всё равно бы ввели под другими предлогами – за допинг, за нарушения прав педерастов или за что-нибудь ещё. Но если бы в наших руках были украинские заводы, украинские поля и пастбища, украинская руда, те же санкции мы перенесли бы гораздо легче.